Лекция прошла 14 июня 2018 года в рамках Открытого лектория Института свободных искусств и наук ММУ. Впервые этот текст ее конспекта был опубликован на сайте syg.ma. Для публикации на нашем сайте текст был дополнительно отредактирован.

Михаил Страхов — психолог, психоаналитик, ведущий специалист центра «Студия Психоанализа». Окончил факультет психологии МГУ по специализации клиническая психология. Психоаналитическое образование получал и продолжает получать в Европе в рамках Европейской Школы Психоанализа. С 2002 года проходит регулярные стажировки в психиатрических учреждениях Франции и Бельгии. С 2007 года — член Европейской Школы Психоанализа, член Всемирной Психоаналитической Ассоциации (WAPOL). Член правления и учредитель российского подразделения международной психоаналитической ассоциации Фрейдово Поле (Champ Freudien). Преподаватель Московского Городского Психолого-педагогического Университета (МГППУ) и Ренского Университета (Франция), где читает курс «Введение в психоанализ», а также выступает в качестве координатора международного проекта сотрудничества между университетами МГППУ (Москва) и Университетом Рен — 2 (Rennes 2) (Рен, Франция)

Психоанализ возник как клиническая дисциплина. «Клиническая» — значит, что это метод лечения, терапия. Фрейд сам, будучи врачом, называл его работой врача и пациента. Но сейчас всё изменилось, и о сути психоанализа стали активно спорить. Можно сказать даже, что терапия не цель психоанализа, а только одна из побочных выгод.

Есть три работы Фрейда, с которых я хочу начать и всячески рекомендую изучить: «Толкование сновидений» (1901), «Психопатология обыденной жизни» (1899, но опубликована только в 1900), «Остроумие и его отношение к бессознательному (1905).

В том же 1905 году Фрейд пишет три очерка о психологической сексуальности. Я попробую сделать мостик между ними: с одной стороны, триптих о бессознательном и его устройстве, с другой — работы о сексуальности.

«Толкование сновидений» — работа о том, что сновидения, оказывается, можно толковать. Что значит «толковать»? Рассказывать Другому о том, что нам снится. В процесса рассказа сон вдруг обретает какой-то смысл. Люди об этом догадываются — даже без всякого психоанализа нам хочется рассказывать сны.

Для Фрейда процесс толкования снов состоит из двух частей. Сначала пациент рассказывает врачу сам сон. Фрейд называет это «явным содержанием видения» . Когда он заканчивает рассказ, Фрейд просит продолжить, рассказать что-то ещё. Всё, что пациент рассказывает после явного содержания, называется интерпретацией сновидения.

В жизни тоже встречается интерпретация сновидений. Например, дети любят рассказывать свои сны. Иногда, когда ребёнок рассказывает про сон, становится понятно, что, на самом-то деле, его сон давно закончился и он просто выдумывает. Это и называется толкованием сна — речь, которая рождается возможностью рассказать сновидение Другому.

Толковать сны можно, не зная об этом, но бессознательное появляется в вашей речи, только если ваш собеседник — психоаналитик. Но, чтобы объяснить, что такое бессознательное, нужно разобраться с сознательным.

Сознательная речь — это речь, адресованная Другому. С её помощью передаётся смысл — что-то, на человек ответит: «Понял». Сознательную речь можно представить в виде цепочки. Лингвисты уточняют и называет это «цепочкой означающих». Означающим может быть, например, слово, и одно означающее (слово) связывается с другим, с третьим, четвёртым и так далее. Связи между означающими определяют смысл каждого отдельного означающего и всего послания в целом.

Бессознательное — это присутствие какого-то другого смысла, какая-то другая речь, которая вмешивается в вашу речь. Например, на этой лекции я слышу эхо своего голоса из–за микрофона, и это отвлекает. Когда человек слышит свой голос, ему становится невозможно говорить. Он расщепляется на две личности — одна слушает, одна говорит. Например, когда слышишь свой голос в телефоне из–за плохой связи, то стараешься увести телефон от уха и говорить в микрофон.

Бессознательная речь возможна только при условии, что вы ее игнорируете. Я говорю, и я не знаю о том, что я говорю что-то еще. В принципе, это вообще свойство нашего языка. Даже существует наука герменевтика, которая занимается конструированием и деконструированием текстов — фильмов, высказываний, книг. Можно придумать слову любое значение.

Бессознательное появляется вместе с психоаналитиком.

Почему слову можно придумать любое значение? Потому что само по себе слово не имеет никакого смысла. Значение слова определяется за счёт связи с другими словами (означающими). То есть смысл — в контексте.

В качестве примера я люблю рассказывать один анекдот. Однажды я ехал в метро и услышал разговор двух дам. Одна говорила другой: «Я сделала всё, как ты сказала. Но горечь осталась». После паузы вторая ответила ей: «Слушай, а ты сахара-то достаточно положила?»

Горечь — означающее, которое обретает смысл только во второй части этой истории. Если бы второй части не было, смысл мог бы быть совсем другим — драматическим. Эту историю я рассказываю как анекдот, но на самом деле, я сам стал комическим персонажем — тем, кто неправильно ставит знаки препинания.

Структура нашего языка — диахроническая (от греч. diá — через, сквозь и chrónos — время). То есть, любая фраза имеет два измерения: поступательное движение времени (от начала до конца, то, как мы её произносим) и ретроактивное движение времени (от конца до начала) — то, как мы понимаем смысл. То есть, смысл анекдота возник только после последнего слова, за счёт которого было переинтерпретировано первое.

Фрейд описывает присутствие синхронии — когда одновременно присутствуют другие смыслы, другое послание, которое подчинено другой логике, нежели логика диахронии. Чтобы услышать эти означающие, нужно ухо психоаналитика. Бессознательное появляется вместе с психоаналитиком.

Здесь я пытаюсь отделиться от психологической традиции, которая утверждает, что психологи работают с бессознательным уже давно. Уточню, что в психоанализе используется фрейдовское бессознательное, и оно возникает благодаря тому, что есть Другой — психоаналитик. И благодаря присутствию психоаналитика вы немного становитесь параноиком.

Поэтому часто на приёме у психоаналитика, когда вы уже перестали жаловаться на судьбу, ожидания ответа, готового рецепта решения от врача, а начали немного слушать себя, вы тут же становитесь параноиком. Стоит аналитику уронить ручку или кашлянуть, вы будете вскидываться с вопросом: «Да-да, вы что-то хотели сказать?». Как будто вы начинаете слышать какое-то эхо. То есть, аналитик становится причиной того, что вы начинаете не только говорить, но и слышать собственную речь. И слышать в речи отзвуки чего-то ещё, что в ней присутствует.

Фрейд показал, что сновидение может быть интерпретировано, может толковаться. Текст сновидения, который мы рассказываем другому, имеет смысл, несмотря на возможную абсурдность.

Фрейд говорит, что сновидение — это попытка представить, изобразить желание, которое противоречит желанию спать:

— Я вижу сон, потому что хочу спать;

— Цель сновидения — сохранить сон, так как я хочу спать;

— Сон показывает другие желания, которые противоречат моему желанию спать;

— Значит, я вижу сон, потому что хочу спать, но у меня есть желания, которые плохо мирятся с тем, что моё тело в покое;

— Причина того, что я вижу сны — я желаю спать.

Получается, сновидение — это способ показать желание, компромисс между желанием спать и попыткой дать место желанию, которое противоречит желанию спать.

Толкование сновидений помогает по-другому сформулировать эти желания. Сон — это попытка репрезентации желаний с помощью означающих, из которых состоит ткань сна, то интерпретация сновидения. Тогда интерпретация сновидения — это работа, которая дает возможность сформулировать желание на привычном нам языке.

Желания, которые раскрываются при толковании снов, обычно бессознательные — такие, которые плохо соотносятся с представлением человека о самом себе. Противные человеку, противоречащие его этике, достижениям. Они есть, но преданы забвению — не приходят даже в голову в обыденной жизни, но дают о себе знать таким зашифрованным хитрым образом.

Фрейд сказал, что интерпретация всегда неполна. Желания, которые удается обнаружить в ходе интерпретативной работы, всегда отсылают к чему-то еще. Работу по интерпретации сновидения можно продолжать бесконечно, но всегда есть некий остаток, что-то интерпретировать невозможно.

Это неинтерпретабельное нечто, вокруг чего крутится интерпретация, и что можно обнаружить только благодаря вращению вокруг этой невозможности, Лакан позже назовёт реальным.

Часто человек проходит через анализ, и снова возвращается к одному и тому же сну. Интерпретация видения сна будет меняться. Не значит, что к концу анализу человек к чему-то придет. Всегда остается то, что Фрейд назвал «пуповиной сновидения». Топологически это такая дыра, вокруг которой возможно выстраивание цепочек и интерпретаций, но только вокруг. Саму «пуповину» интерпретировать невозможно.

Это отсылает нас к «неудаче в работе сновидения» — к бессоннице, пробуждению во сне. Неудача — это столкновение с чем-то, что не может быть интерпретировано. Пример: сновидение о падении. Вам снится сон: вы летаете, но в какой-то момент начинаете падать, и за секунду до столкновения с землёй просыпаетесь. Это пример неудачной работы сновидения. Возникает некая точка, которая ничем не может быть репрезентирована, точка, для которой нет означающего. Единственный способ с этим обойтись — это что-то, что вас будит.

Эту парадигму можно использовать и для описания человеческого бытия вообще. Лакан говорил о том, что люди просыпаются для того, чтобы продолжить спать. Так он проводит параллель между фрейдовским сновидением и человеческим бытием вообще.

Форму бытия мы выстраиваем по тем же принципам, которые вскрываются нам, когда мы читаем работы по толкованию сновидений. Речь идет о том, чтобы с помощью интерпретаций не сталкиваться с чем-то, что невозможно даже помыслить. Как будто мы все носители чего-то, способ обхождения с чем — сон. Столкновение с этим чем-то в самом себе грозит нам тем, что мы можем проснуться.

Это неинтерпретабельное нечто, вокруг чего крутится интерпретация, и что можно обнаружить только благодаря вращению вокруг этой невозможности, Лакан позже назовёт реальным.

Желание — это тоже уже интерпретация, потому что предполагает наличие означающего. Конструкция, которая предполагает присутствие Другого. Все социальные связи, в которые мы вступаем, предполагают вопросы: «что ты хочешь от меня» и «что ты мне можешь предположить». Каждый раз, когда вы входите в новую аудитории — это всегда встреча.

Всегда встреча — обнаружение некоторого Другого, желания которого неизвестны. И вот дельта между моментом, когда вы начали говорить и когда вы что-то обнаружите в Другом как его ответ. Как только вы обнаружите что-то со стороны Другого, что можно интерпретировать как ответ, это уже лечит. Это уже интерпретация.

Несмотря на то, что кажется, что толкование направлено на поиск чего-то первичного, глубинного, которое у Фрейда называется желание, на самом деле желание — это уже интерпретация. Это уже способ обхождения с чем-то, столкновение с чем является невыносимым для человеческого существования.

Далее оговорки — «психопатология обыденной жизни» — то с чем мы сталкиваемся ежедневно и не обращаем внимание. Психопатология обыденной жизни — опоздание, случайность. Случайности с человеком обычно просто «случаются» — он не признаёт своё авторство, находится в страдательном залоге. Но если это опоздание к психоаналитику, и если сеанс состоялся, человек вдруг обнаруживает своё авторство в том, что вдруг «произошло». Ошибка тогда превращается в самое удачное из всего, что с человеком могло случиться вообще. Но только если у человека есть психоаналитик. Ошибочные действия превращаются в свидетельства, в акты, автором которого является как будто бы иной субъект. Не тот, с которым я себя идентифицирую, а тот самый, исследованию которого посвящена работа толкования сновидений. То же самое с остроумием. Рассказав анекдот, я рассказал немного о себе, потому что я рассказал немного об авторстве своего уха. Т.е. мое ухо услышало вот эту маленькую сценку в метро как историю анекдотическую, создав два смысла. То есть я автор этого смысла. То есть мы говорим о другом субъекте.

Во всех историях, которые я рассказал, нет психопатологии, так как пока нет симптома. Образования бессознательного — какие-то устройства, «штучки», в которых бессознательное манифестирует себя. Все это структурировано как язык и состоит из означающих и может быть интерпретировано. Образование бессознательного мы можем втиснуть в цепочку нашего бытия.

Событие — «я подумал, что я совершу это, потому что я этого хотел». Сон — «я могу рассказать, что я видел». Это так или иначе инкрустировано в язык. Симптом — это другое. Когда что-то происходит со мной, с моим телом, что-то ломается. Как будто бы это что-то большее.

Изначально Фрейд будет относится к симптому так же, как к образованию бессознательного. Будет рассматривать его как что-то, что можно интерпретировать.

Интерпретация симптома, как правило, содержит два измерения:

— Что-то, что отсылает к настоящему — иногда история;

— Что-то, связанное с историей из прошлого, которая забыта или, говоря языком Фрейда, вытеснена. Эта история, как правило, является историей появления этого симптома. С человеком что-то происходит, и вскоре после этого появляется тот или иной синдром. Фрейд обнаруживает, что при толковании симптома, мы натыкаемся на что-то неинтерпретабельное.

Эта неинтерпретируемая история записана в историю каждого из нас, которую я передаю, которую я могу рассказать, это точка записана как история травматическая. Фрейд обнаруживает, что у пациентов (и особенно у пациенток), которые страдали от истерии, находится травматическая история — как правило из детства.

Травматическая история — это всегда история встречи с другим, когда этот другой является носителем некой воли. Травма здесь заключается в том, что я как будущий носитель симптома оказываюсь в позиции объекта перед лицом воли другого. И, скажет Фрейд, эти истории всегда сексуальны. Значит, травматическая история — это история моего столкновения с сексуальностью как с волей другого, как с чем-то внешним. Фрейд покажет, что травматическая история — это история, которую можно рассказать, история, которая является определяющей для будущей жизни человека.

Такие истории — определяющие, потому что работают как сценарии. Как способ записать мою встречу с чем-то, чего до этого момента в моей жизни не было. Но после встречи с сексуальностью, которую я обнаружил в другом, я вынужден с этим как-то обходиться. История сексуальности человека как субъекта начинается с точки столкновения с этой сексуальностью, которую я распознал в другом, с которым я столкнулся.

Для Фрейда сексуальность — это что-то, что нужно искать. Что-то, о присутствии чего вы догадываетесь, но не знаете наверняка.

Классические истории — соблазнения, дурного обхождения — можно почитать у Фрейда. Я приведу другую историю. Одна дама жаловалась на специфическую форму депрессии, как будто ее жизнь лишена цветов. Она не могла найти ничего, что дало бы ей ощущение жизни, не может найти хобби, работу. Попытки романтических отношений заканчиваются ничем, потому что она просто неинтересна мужчинам: они бросают её, потому что она ничего не хочет и ей ничего не надо.

Она рассказывает о своем детстве. Сексуальность в её жизни существовала как что-то абсолютно неприкрытое. Мать — хиппи, отец — полусумасшедший нудист. Жизнь, полная открытости в эксгибиционистком смысле этого слова. Дополнительно пациентка говорит, что помешана на образе и много рисует.

Она высказывает две идеи. Первое — что несчастна в отношениях, потому что для неё любовь связана с недостижимым идеалом. Второе — что она чувствительна к взглядам и вообще перспективам появления перед другим. Хочет закрыться.

Её мать часто меняла мужчин. Когда пациентке было пять-шесть лет, очередной мужчина — человек, которого девочка хотела бы считать отцом — вёл её мыться в ванну. Они оба обнажены, и девочка интересуется гениталиями мужчины. Ей это интересно. В этот момент мать зовёт мужчину. Он пугается, вскакивает и накидывает халат. Пациентка говорит: «Я испугалась его испуга».

Почему это важно? Женщина говорит в терминах отсутствия — в ее жизни нет сексуального желания, мир вокруг нее пустой, а мужчины перестают ее желать. Сцена в ванне состоит из двух частей. В первой нет ничего сексуального — это повседневность. Для пациентки сексуальность была чем-то неприкрытым. При этом, для Фрейда сексуальность — это что-то, что нужно искать. Что-то, о присутствии чего вы догадываетесь, но не знаете наверняка. Что-то, чем вы интересуетесь, не имея возможности увидеть истину.

Для пациентки это измерение сексуальности возникает в тот момент, когда мужчину зовёт мать, и он пугается. Как только это происходит, он набрасывает вуаль. Вуаль, от отсутствия которой страдает наша пациентка, и которая бы позволила помыслить сексуальность по ту сторону этой вуали — возникает в момент окрика.

Тогда же возникают элементы структуры, которая обычно позволяет задаваться вопросами о сексуальности. В случае пациентки это «Я испугалась его испуга», а обычно — «Я желаю желание другого». Мужчина испугался того, что его застали желающим. В мире девочки было возможно и допустимо всё — до сцены в ванной. Тогда появилось что-то, чего нельзя. И мужчина показывает это своим испугом. Это та точка, в которой пациентка может обнаружить измерение желания.

Вот три текста о бессознательном и что-то, чему можно научиться, изучить. Но есть что-то ещё, что возникает только через практику. Если мы хотим благодаря психоанализу чему-то научиться — это одно. Для этого, например, почитать работы Славоя Жижека. Но есть и особое образование — образование психоаналитика. Для того, чтобы самому стать психоаналитиком, нужно самому пройти анализ. Фрейд показывает, что нужно познакомиться с фактом существования бессознательного, а для этого нужно обнаружить его в себе — для этого нужен психоаналитик. В тот момент его творчества было достаточно.

Но есть что-то еще еще. Есть реальное, интерпретацией которого является фрейдовская сексуальность, с которой мы сталкиваемся. И это столкновение представлено как травматическое. И всю последующую жизнь можно представить в логике попытки обхождения с этим чем-то что невозможно помыслить и представить.

Психоаналитик — это не только тот, кто интерпретирует, но и тот, кто становится партнёром и ведёт человека в направлении столкновения с тем, что невозможно помыслить и представить. С реальным. В этой логике аналитик — что-то большее, чем просто носитель знания. Но и партнер, на которого будут направлены желания и ожидания, на которые нужно просто дать ответ. И этот ответ не будет связан со знанием.

Пример. Дама рассказывает странную вещь. Что есть два типа мужчин. Одни делают ради неё всё — открывают двери, отодвигают стулья, тратят деньги. Они бесподобны, но не вызывают никакого желания. Но во второй раз за месяц влюбляется в мужчину, который «просто копия моего отца». На мой вопрос: «В чём копия?», она ответила, что этот мужчина, как и отец — экстремист. Когда видит чёрное, знает, что это действительно чёрное, и считает, что все должны видеть чёрное. То есть эту даму привлекают те, кто чётко знает и уверен.

От мужчин, которые готовы дать ей всё, что она хочет, дама бежит. Потому что тот, кто готов отдать всё, что она захочет, задаёт ей вопрос: «Чего вы хотите?». Экстремисты позволяют ей не задавать вопросов о своём желании. И аналитик находится в той точке, когда ей всё-таки придётся дать свой ответ.

Психоанализ не только нужен, чтобы познакомиться с бессознательным и его устройством — это происходит довольно быстро. Но есть точка, в которой вы просыпаетесь. Точка, когда вы однажды уже проснулись, называется травмой, но после неё, к счастью, удалось уснуть, с надеждой больше не просыпаться. Анализ, которому подвергается будущий психоаналитик, всегда движется в направлении столкновения с этой точкой, чтобы найти личный способ обхождения с этим невозможным. Чтобы в итоге дать возможность организовать подобную встречу своему пациенту.

Оригинал: https://syg.ma/@ilas_miu/konspiekt-liektsii-mikhaila-strakhova-obrazovaniie-biessoznatielnogho-i-psikhoanalitika