Название, которое я предлагаю для нашего следующего конгресса (он состоится в Париже в мае) — цитата из отрывка лакановского текста, лекции, озаглавленной «Третья» и прочитанной в Риме 1 ноября 1974 года. Вот этот отрывок: «Тем не менее, весь наш опыт исходит именно из недомогания, которое Фрейд кое-где обозначает как недомогание в цивилизации (В русском переводе Фрейда наиболее популярна версия «недовольство культурой», однако здесь и далее мы придерживаемся французской версии — Прим. пер.)» (1). Следующий абзац проясняет, из чего же складывается прямая причинно-следственная связь между недомоганием в понимании Фрейда и аналитическим опытом: 

«Поразительно, что в это недомогание вносит свой вклад тело, — причём ровно тем же способом, который, если можно так выразиться, хорошо знаком нам по одушевлению животных, когда мы одушевляем их своим страхом. Чего мы боимся? Это не просто вопрос о возможных основаниях нашего страха. Чего мы боимся — так это своего тела. Именно здесь и проявляется тот любопытный феномен, которому я посвятил целый год семинара и который именовал тревогой. Тревога располагается в нашем теле в месте ином, чем страх. Это чувство, возникающее у нас из подозрения, что мы сведены к нашему телу» (2).

В перспективе этой цитаты, которой я руководствуюсь в введении к выбранной теме, тревога — это след вклада нашего тела в недомогание в цивилизации, — тела, которое становится «поверхностью-опорой» (3) для того, что «симптоматично» в нашей цивилизации, в нашей культуре. Смещение от «недомогания» к «симптому», осуществлённое Лаканом в его тексте «Телевидение» (4), стало для нас привычным, однако оно ни в коем случае не является самим собой разумеющимся и скорее сигнализирует о переходе, который совершает Фрейд в работе «Недомогание в цивилизации» (5).

Я полагаю, что этот переход осуществляется именно путём тревоги. Именно через тревогу субъекта присущее ему недомогание в цивилизации — в его человеческой, семейной, рабочей или иной группе — может быть прочитано им как симптом в его единичности. Напротив, аффект недомогания — это отголосок в теле того, что является симптомом в цивилизации, о чём особенно ярко свидетельствуют современные дети и подростки, зачастую доходя до опустошения там, где тревога не признаётся.

Ведь путь тревоги — это также путь желания, и «вот почему тревога среди аффектов субъекта — то, что не обманывает» (6), как то формулирует это Лакан в своём прерванном семинаре «Имена-Отца», стремясь дать понять, «насколько радикален …  тот уровень, куда вписывается функция подаваемого тревогой сигнала». Действительно, в тревоге субъект подвержен аффекту не только «от желания Другого», но и «от прямой трансформации либидо» — тогда, когда означающее не в состоянии его записать. Увязывание, которое тревога производит между телом, Другим и влечением, Лакан отмечает ещё в «Добавлениях» Фрейда к статье «Торможение, симптом и тревога» (7), где Фрейд пересматривает свой изначальный тезис, согласно которому сексуальное влечение рассматривается как травматическая причина Realangst, — термин, значение которого, «реальная тревога», заставило первых переводчиков Фрейда отшатнуться. Лакан формализует это увязывание как узел реального, символического и воображаемого, исходя из понимания тревоги как знака присутствия этого реального — реального наслаждения.

Тревога возникает в тот момент и в том месте, где наше тело оказывается затронутым аффектом из-за того, что должно произвести себя в реальном как тело организованное и при этом удерживаться в своей форме, — таковы две операции, которые Лакан выделяет, чтобы ввести недомогание и тревогу в «Третьей» (8). Здесь можно вспомнить то, что называют социофобией или фобией школы у маленьких детей, когда субъект не способен переступить порог своего дома или школы, не оказываясь при этом под угрозой панической атаки. Именно в эти моменты тело говорящего существа проявляет себя как полностью инородное по отношению к своему окружению, к своей жизненной среде, своей вписанности в социальную группу. Мы также можем сослаться на клинические факты, разворачивающие перед нами инородность говорящего тела его же статусу потребителя до такой степени, что ему больше негде существовать перед лицом вторжения отбросов (речь о синдроме Диогена), или когда говорящее тело обнаруживает свою инородность водительскому статусу, если речь заходит о вклинивании в поток автомобилей или о пересечении моста.

Эти моменты и места тревоги отличаются именно тем, что в них говорящее существо, «сведенное к своёму телу», не может вписать себя в мир в том смысле, в каком этот мир представляется нам «как мир, одинаковый для всех живущих». Внезапно обнаруживается, что это состояние говорящего существа — производить себя как организованное тело и удерживаться в своей форме — больше не предначертано ему как судьба в этом мире (monde), потому что «это явно не мир, это о-мир-зительное (Im-monde; игра слов: префикс im- во французском имеет значение отрицания, так что лакановское написание слова immonde, омерзительное, как im-monde, можно также передать как не-мир; далее в тексте будет использоваться написание о-мир-зительное, но коннотацию не-мир также следует иметь в виду —  Прим. пер.)» (9).

Давайте остановимся на этой игре слов, которой пользуется Лакан, чтобы заставить её зазвучать в данном контексте. Это — игра двусмысленности, закравшаяся во французский язык между словами, которые возникли в двух, казалось бы, совершенно разных семантических полях из общего корня — латинского слова mundus.

Слово «мир» представляется как обозначение чего-то единого, некой целокупности, которая привечает то, что существует, и тех, кто существует. И, исходя из этой целокупности, можно произвести опредёленное количество значимых определений, начиная от «весь мир» и до «каждый живёт в своём мире». Таким образом, слово «мир» функционирует как оператор означивания, способный создать столько «миров», сколько захочется, и именно это придаёт ему универсализирующую силу.

Слово «о-мир-зительное» (im-monde) производит двусмысленность, противопоставляя себя миру (monde), порождая двойное значение.

С одной стороны, оно обозначает то, что не является миром в том смысле, в котором последний представляется нам общим для людей, животных, растений — для всех живых существ — и потому универсальным, вселенским, поскольку «единство нашего тела заставляет нас мыслить вселенски»: в том духе, что как живые существа мы все одинаковы и в то же время каждый из нас отличается от других; нам остается лишь сформировать сообщество с окружающими нас живыми существами — вот сладкая утопия, которая в принципе означает жестокую сегрегацию!

С другой стороны, слово «о-мир-зительное» указывает на отвергнутый объект — в первую очередь нечистоты (immondice) — как на то, на чём основаны недомогание и тревога, и что Лакан назвал объектом a, исходя из аналитического опыта. Этот объект как раз и противостоит миру как вселенной, потому что он всегда предстаёт,  согласно выражению, предложенному в своем курсе Ж.-А. Миллером (10), как «запчасть», которая не найдёт в «общем человеческом мире», столь милом Ханне Арендт, другого места кроме того, что занимает желание — эта «небесная птица», одновременно указатель нехватки и поддержка функции прибавочного наслаждения.

Когда этот отвергнутый объект изолируется в ходе аналитического лечения, он оказывается абсолютно ценным объектом, поскольку, отделяясь от влечения в тревоге, становится объектом-причиной желания. Падение объекта сопровождает, сверкая, подобно метеору, мимолётный луч прибавочного наслаждения — единственный реальный остаток этой операции. Именно этот не подверженный забвению след может создать «судьбу» для субъекта, поскольку заявляет о себе как желание в акте высказывания (dire) анализанта. Именно желания составляют здесь «судьбу (sort) влечений» (11), как говорит Лакан на одном из своих последних семинаров 18 марта 1980 года. Французский язык позволяет нам сказать, что желания дают тем самым «исход (sort)» влечениям — они обезвреживают влечения как источники проклятия, источники злой судьбы, на которую субъект жаловался ранее — и тем самым иссушают беспощадную ненасытность Сверх-Я.

Но к фрейдовским судьбам влечений в этом же месте добавился также новый «исход», возникший с приходом в наш мир объектов «липового прибавочного наслаждения» (12), то есть гаджетов. Мы не знаем, несут ли они нам добро или зло, но можем сказать, что сейчас они являются неотъемлемой частью недомогания в нашей цивилизации. Исходя из опыта жизни бок о бок с телевидением и компьютером, подключенным к Сети, а сегодня ещё и с видеоиграми и мобильными телефонами, у нас есть все основания думать, что эти объекты берут верх, что они всегда в выигрыше. Именно они сегодня творят мир, они делают его вселенским, универсализируют его и глобализируют. Но под таким ли углом нам стоит рассматривать их? Лакан считает, что нет. «Одержат ли гаджеты победу? Смогут ли гаджеты поистине стать тем, что будет нас одушевлять? Должен сказать, что это кажется мне маловероятным. Нам никогда не удастся сделать так, чтобы гаджет не был бы симптомом» (13). В том же месяце, на другой лекции, он добавил: «Они имеют особенность нести на себе отпечаток того, кто их создал — нет ничего, что становится мусором быстрее, чем упомянутые гаджеты (…). В итоге они оказываются на свалке, где их разбирают на куски. Это вполне сравнимо с судьбой человека» (14).

Мы не можем ни верить сами, ни внушать детям нынешнего века идею, будто гаджеты — судьба нашего мира и наших жизней, поскольку гаджеты, как и все объекты, связанные с нашим телом, относятся к о-мир-зительному. И в этом качестве они являются источником недомогания в нашей цивилизации, а также и симптомами нашей цивилизации, претендующей наладить производство липового прибавочного наслаждения.

Использование Лаканом игры слов «мир / о-мир-зительное» в его третьей римской речи мгновенно приводит к прибавочному наслаждению языка, йазыка (lalangue). Этот речевой акт обнаруживает ровно тот объект, который как таковой служит причиной недомогания. Так Лакан даёт нам строгое указание на то, что вызывает недомогание в нашей цивилизации: всякий раз, когда возникает стремление создать для говорящих существ или для говорящего существа мир, о-мир-зительное тут как тут. Недомогание и тревога — таковы знаки вписанности говорящих тел в это о-мир-зительное, и они составляют его подкладку, свидетельствуя о «промахе», постигающем говорящее тело в попытке составить Единое (Un).

Поэтому этот объект, находящийся в сердцевине недомогания и на месте причины тревоги, станет объектом нашего пристального внимания. Компасом нам послужат два текста Ж.-А. Миллера. Первый — «Фантазия» (15), живописующий, как в нашу «гипермодерную» эпоху раскрывается замечание Лакана из «Радиофонии», констатирующее «вхождение в социальный зенит того объекта, который я назвал маленьким a» (16). Второй — «Спасаться отбросами» (17), который сразу же обращает нас к другой стороне объекта, уже подчеркнутой во фразе Лакана «цивилизация — это канализация» (18), отсылая нас также к лекции, прочитанной Лаканом в Бордо. Что определяет цивилизацию, так это то, как она берёт на себя ответственность за то, что она отвергает! Вот уж поистине актуальная проблема.

У нас немало ресурсов для подхода к этим вопросам: великие фрейдовские тексты «Торможение, симптом и тревога» и «Недомогание в цивилизации»; семинар Лакана, книга X, «Тревога», и комментарий к нему Ж.-А. Миллера, собранные в выпусках 58 и 59 журнала «La Cause freudienne»; а также многочисленные работы наших коллег на темы недомогания и тревоги. Особенно ценным здесь будет и одно из наших медиа на английском языке, где в форме зарисовок из всех стран Школы собраны свидетельства о проявлениях современного недомогания, – я говорю о «The Lacanian Review Online», редактируемом нашими коллегами Джеффом Эрбе и Хорхе Ассефом. 

Я завершаю Фрейдом — первыми фразами его «Недомогания…» В самом начале своего текста, столкнувшись со мнением моралиста, осуждающего людей, слепых к истинным ценностям жизни, Фрейд делает простое замечание: «всё же всякий раз, как мы высказываем такое общее суждение, мы рискуем забыть о пёстром разнообразии человеческого мира и душевной его жизни» (19). Итак — пёстрое разнообразие наслаждений, желаний, объектов и идеалов, и, прежде всего, симптомов, которые для нас, психоаналитиков, служат самым надёжным способом ответа на трещину, вызывающую недомогание в нашей цивилизации, и на объект, происходящая от которого тревога оставляет след в нашей субъектности.

---

[1] Lacan J., La Troisième ; Miller J.-A., Théorie de lalangue, Paris, Navarin éditeur, 2021, p. 40.

[2] Там же.

[3] «Supports/Surfaces» («Опоры/Поверхности») — художественное направление, одна из групп-основоположников современного французского искусства, как в живописи, так и в скульптуре (из Википедии).

[4] Лакан Ж. Телевидение. М.: Гнозис. 2000. С. 49.

[5] Фрейд З. Недовольство культурой. OMIKO. 2013.

[6] Лакан Ж. Введение в семинар «Имена-Отца» // Лакан Ж. Имена-Отца. М.: Гнозис/Логос. 2006. С. 55.

[7] Фрейд З. Торможение, симптом и тревога. Дополнения // Фрейд З. Истерия и страх. М.: Фирма СТД. 2006. Начиная со с. 295.

[8] Lacan J., La Troisième, op. cit., p. 39. «В этом реальном производятся организованные тела, и они удерживаются в своей форме» (там же).

[9] Ibid., p. 40.

[10] Miller J.-A., L’orientation lacanienne, «Pièces détachées» (2004-2005), лекция, произнесенная в рамках Отделения психоанализа университета Париж VIII, не опубликована.

[11] Lacan J., «Dissolution», Aux confins du Séminaire (texte établi par J.-A. Miller), Paris, Navarin éditeur, p. 65.

[12] Лакан Ж. Изнанка психоанализа. Семинар, Книга XVII (1969-70). М.: Гнозис/Логос. 2006. С. 100.

[13] Lacan J., La Troisième, op. cit., p. 47.

[14] Lacan J., Le phénomène lacanien (nov. 1974), texte établi par J.-A. Miller, Section clinique de Nice, 2011, p. 14.

[15] Miller J.-A., «Une fantaisie», Mental n°15, février 2005, p. 9-27.

[16] Lacan J., Autres écrits, Paris, Seuil, 2001, p. 414.

[17] Miller J.-A., «Le salut par les déchets », Mental n°24, avril 2010, p. 9-15.

[18] Lacan J., «Lituraterre», Autres écrits, op. cit. p. 11; а также « Mon enseignement, sa nature et ses fins », Mon enseignement, Paris, Seuil, 2005, p. 84-85.

[19] Фрейд З. Недовольство культурой. OMIKO. 2013. С. 5.

Перевод с французского Глеба Напреенко. 

Оригинальный текст доступен по ссылке: https://www.amp-nls.org/nls-messager/congres-nls-2023-malaise-et-angoisse-dans-la-clinique-et-dans-le-civilisation/