Десять лет — достаточный срок, чтобы оценить тот эффект, который вызвало знаменитое «Предложение от 9 октября 1967 года о психоаналитике Школы». Более того, в вышеупомянутой Школе возник достаточно сильный отклик в связи с вопросом перехода, всецело оправдывающий собрание нашей Ассамблеи.

Вызвана ли эта оценка нетерпением? Нетерпение безусловно является грехом для аналитика, когда в ходе лечения именно ему приходится проявлять терпение. Но стоит ли откладывать, когда речь идет об опыте, темп развития которого Лакан хотел ускорить настолько, что в дополнение к изначально предложенному тексту каждые шесть месяцев собирал путем жеребьевки жюри — вплоть до получения достаточных для публикации результатов, позволяющих этот текст пересмотреть или обновить [1].

Не стану скрывать, что данное в отношении «Предложения…» обещание жюри выполнено не было. В нем прямо говорится, что оно предполагает накопление опыта, его сбор и обработку, упорядочивание его разнообразия, обозначение его степеней […]. Его результаты должны были быть обнародованы.

Ничего из этого выполнено не было. Этого доктринального труда не существует, или, по крайней мере, он не заявлен как таковой. Тем не менее, выбор был сделан, и он кажется произвольным. Отсюда и молчание, которое сейчас становится оглушительным.

Это факт и он неоспорим. И ничто не показывает это лучше, чем необходимость вернуться к одному единственному тексту Лакана;  библиография «перехода», которая хоть и существует, но очень бедна.

Это факт — с момента своего изобретения «переход» не породил никакой другой рефлексии. Этот факт можно не признавать множеством способов, опираясь, например, на аргументацию Семинаров, проводимых с тех пор Лаканом. Почему бы и нет? Однако обещано было совсем другое — была надежда на разнообразие, основанное на доктрине, и я не вижу причин, по которым мы должны скрывать свое разочарование.

Означает ли это разочарование, что мы должны покончить с «переходом», поскольку такое желание о себе заявляет? Пришла ли Парижская Фрейдова Школа к моменту заключения по этому вопросу? Или, вопреки ожиданию, понадобилось более длительное время на понимание? И что же от нас ускользает?

Это то и предстоит нам выяснить, не ограничиваясь предрассудком, что вопрос «перехода» является исключительной компетенцией сопровождающих переход (passeurs), проходящих переход (passants) и жюри перехода. Переход в полной мере изменяет само понятие аналитического процесса. Оно меняется лишь на волосок, говорит Лакан в своем «Выступлении перед Парижской Фрейдовой школой» [2], но оно меняет запрос на анализ с целью образования.

И одного волоска достаточно, чтобы предоставить эту возможность.

Что есть переход? Прежде всего, это оригинальная процедура. Она не относится к фрейдовским разработкам в том смысле, в котором к ним относится сам аналитический диспозитив. Она не принадлежит никакой традиции. Переход, сопровождающие и проходящие переход, принимающее жюри – термины, изобретенные Лаканом. 

Здесь необходимо провести различие, иначе дискуссия пойдет по ложному пути. На самом деле переход состоит из двух частей.

Процедуру перехода, предполагающую жюри, которое присваивает именование, легко оспорить. Но мы забываем обсудить существование самого момента перехода. 

Ведь Лакан изобрел процедуру только на основе открытия момента, никогда ранее не существовавшего. И не последним парадоксом перехода является то, что этот (по крайней мере, молчаливый) консенсус относительно момента сосуществует с сомнением в процедуре. Не найдется ни одного мальчугана, чтобы тихим голосом откровенно заявить: «Но перехода не существует!»

Мы не можем обойтись без двух следующих вопросов: что такое момент перехода? Соответствует ли процедура перехода структуре этого момента? Соответствует ли одноименная процедура структуре этого момента или нет?

Лакан понимал это так: есть момент перехода, окончательный и разрешающий момент психоанализа; предложение удваивает его согласием на представление перед жюри [3]. Я считаю, что это же слово стоит подчеркнуть еще раз в «Выступлении…», когда Лакан говорит, что он заставляет переход появиться, удваивая его напряженностью, возникающей по причине того, что он, переход, ставится под вопрос с целью проведения экспертизы.

Отсюда я делаю вывод, что существует простой переход и двойной переход. За исключением того, что переход как простой не был бы выделен как таковой без его удвоения. Именно поэтому существует только один переход, но дублированный, поскольку он возникает только благодаря ретроактивности.

Переход 2 связан с опытом перехода 1, но он сам по себе является опытом и имеет склонность смешиваться с первым. Неспособность провести различие между этими двумя переходами является источником ошибки, поскольку исследование перехода 1 вовсе не является необходимостью. Нигде не сказано, что каждое завершение анализа должен быть подтверждено. Психоанализант сам решает, подвергнется ли он испытанию. Переход 2 сохраняет характер предложения. Он ни в коем случае не предписывается как обязанность; он предлагается как риск. Он предполагает доверие к теории перехода, к сопровождающим переход, к жюри, к Лакану, к Школе и даже к духу психоанализа («Обращение…»).

 «Предложение…» санкционирует ослушание, оно позволяет нам удовлетвориться переходом 1 и делает заманчивым переход 2.

Вот здесь-то мы и сталкиваем Лакана с Лаканом.

Разве Лакан не утверждал, что анализ начинается с субъекта предположительно знающего, и заканчивается его распадом, из которого возникает аналитик, который авторизуется самим собой?

И, о чудо, этому автономному человеку предлагают выдержать экзамен, получить титул, звание! Почему не вступить в Почетный легион? Какое отношение этот человек имеет к этим нагрудным знакам?

Отсюда парадокс: Лакан одновременно теоретизировал анализ как прохождение субъекта предположительно знающего, и в то же время венчал этот опыт проверкой способностей. Момент перехода освящает завершение работы субъекта предположительно знающего. Процедура перехода возвышает его, переносит в Школу или даже к ее основателю и увековечивает в аналитике. Переход 1 и переход 2, таким образом, антиномичны.

 Какое решение мы предлагаем этому парадоксу? Самое простое решение – игнорировать его: используют термин субъект предположительно знающий, чтобы доктринировать лечение как само собой разумеющееся, и пытаются возбудить общественное негодование к диспозитиву перехода.   Еще точнее, Лакана разделяют: их двое, один прогрессист, другой реакционер.

В любом случае, именно к этому все и сводится:  Лакана призывается против самого себя.

Это, конечно, вполне можно допустить. Но как Лакану удается сформулировать столь очевидно противоречивую теорию в одном документе? И почему он старается выделить антиавторитарный характер конца анализа, учреждая при этом тираническую процедуру? Эти вопросы упускаются из вида.

Другой путь — предположить, что Лакан не заблуждается и что процедура не антиномична, а соответствует структуре момента перехода.

Прежде чем пробовать этот путь, отметим сразу, что первый со всей строгостью ведет к тому, чтобы считать конечными только «терапевтические» анализы, «дидактические» же вовлекают субъекта предположительно знающего в перенос и идентификацию с аналитиком-моделью. Не является ли это признанием того, что парадокс не является тем, чем мы его считаем, а кроется в самом принятии психоанализантом позиции психоаналитика?

Снятие субъекта предположительно знающего не происходит в результате процедуры перехода. Оно происходит, когда субъект, произведший опыт анализа настолько, чтобы понять, к чему он сводит аналитика, превращается в пугало субъекта предположительно знающего («Выступление…») Почему же он посвящает себя этому балагану? Разве анализ – это карьера, которую можно ожидать от того, кто прошёл анализ? Не будет ли этот выбор препятствовать завершению его анализа? Так происходит смещение парадокса.

И два варианта его разрешения теперь можно сформулировать следующим образом: — либо психоанализ –- это просто-напросто профессия; ее примеряют на себя после анализа благодаря оценке терапевтической пользы, которую она может принести невротикам; конечно, для того чтобы заниматься ею, человек должен быть пригоден, но это мирское решение, под которым я подразумеваю решение, отвечающее обязанности субъекта работать, чтобы удовлетворять потребности своего бытия-в-мире; стать аналитиком — это вопрос того, что Сэмюэл Джонсон в своем «Расселе» называет choice of a life;

— или же в игру вступает другое измерение, которое не предполагает выбора, но является сдвигом, который подразумевает сочленение, прохождение, шаг –- возможно, парадоксальный, но структурный – от позиции анализанта к позиции аналитика.

Первое измерение, безусловно, существует. Вопрос в том, существует ли и второе. Оно требует от нас отличать психоаналитический акт от условий профессии, которые его покрывают, вплоть до предположения, что психоанализ мог бы однажды впервые быть запрошен в качестве дидактического без идеи конкретного учреждения. Можно, конечно, отказаться от различения измерений и свести акт к профессии. Но тогда придется отрицать момент перехода. И здесь, как ни странно, мы делаем шаг назад, по крайней мере, в Парижской Фрейдовой Школе.

Несомненно, это связано с тем, что, получив именование, его уже нельзя игнорировать. Это также связано с тем, что теория перехода не может быть отделена от теории акта, как основанной на субъекте предположительно знающем. То, что Лакан связал в узел, не может быть распутано так, как мы себе это представляем.

Большинство аргументов, выдвигаемых против перехода, идут дальше — аналитик, достойный этого имени, не имеет ничего общего с признанием, он будет воздерживаться от подачи каких-либо заявок, он будет презирать титулование, и любое Общество, кроме сеанса со своим клиентом, будет для него одиозным.

Этот анарлитик  полагается на то, что для него произошло с субъектом предположительно знающим, хвастаясь тем, что он больше ни во что не верит, или, скорее, преследует идолов. Ибо все, что он видит, – это кажимость, которой манипулируют мошенники. При этом, невинный, он сам и есть кажимость ($—>S1), для которой не отступать от своего желания значит не иметь ни Бога, ни хозяина, иначе говоря ни веры, ни закона.

Он не Диоген, поскольку нашел человека, – человека, которого анализирует, в своей бочке, которая не принадлежит соседу, и из которой он провозглашает, что Александр принимает себя за солнце, Фрейд – за  Бога-Отца, а Лакан – за Лакана. Между тем, он, стерший с лица земли субъекта предположительно знающего, воображает, что психоанализ –- это дело двоих. Это происходит потому, что он так хорошо отождествил себя с субъектом предположительно знающим, что больше его не видит и торжествует от его ниспровержения.

Любое Ообщество антианалитично, и теория Фрейда… это теория Фрейда, но у меня, Дюпона, есть своя теория, и моя практика — это мой ответ.

Теоретически анарлитическая позиция характеризуется истерической интерпретацией субъекта предположительно знающего. Она транслирует то, что в практике терапии выступает как идентификация с анализантом, то есть с субъектом свободных ассоциаций как с предположительно знающим. Но здесь и возникает парадокс, двойной и один из самых забавных: новая анарлитическая Самонадеянность не гнушается авторизовать себя по Лакану, а точнее, согласно принципу, в котором всецело себя распознает, –-  что аналитик авторизуется лишь самим собою.

Никто, кто не авторизует себя сам, не войдёт сюда, – вот что обладает, по крайней мере, той же непротиворечивостью, что и я лгу, поскольку именно тот, кто отвечает и входит, оказывается парадоксализированным, смущенным самим собою, как брадобрей Рассела – если только он не постановит запрещать запрещено, что тем не менее не снимет его с крючка.

Одновременно превозносить самоавторизацию аналитика и отчуждать ее в переходе –- как мы можем не подозревать тут Лакана в двуличии! И не проще ли, в конце концов, спросить, от какой автономии субъекта зависит его ниспровержение?

Самим собой аналитика –- это не эго мелкого чиновника. Аналитик авторизуется лишь самим собой означает, что он не авторизуется благодаря другим аналитикам, своим учителям или соседям, а также общественным властям. Он также не авторизует себя с помощью анализанта (отождествляя себя с субъектом знания). Он авторизует себя благодаря своему желанию, тому, чем он сам является в бессознательном, и это лишь фигура речи, когда говорят, что это его бессознательное — ведь скорее бессознательное им владеет. Таким образом, он авторизует себя благодаря тому, что сам был анализантом, и благодаря тому, кем стал в анализе, чтобы уполномочить другого действовать в соответствии с правилами аналитического дискурса.

Аналитик авторизуется самим собой только в аналитическом дискурсе –- который не имеет другой кажимости, кроме него самого в качестве а. Но, тем не менее, он находится в других дискурсах, которые он не может игнорировать и которые способны напомнить ему о себе. Есть ли у тебя лицензия на анализ, мой мальчик? Есть ли у тебя licentia docendi на психоанализ? шепчет, а иногда громогласно выпрашивает господин.  Попробуйте ему ответить: я авторизуюсь самим собою, как поэт, как математик, — я не нотариус и не врач.

Социальное давление достаточно сильно, чтобы объединить тех, кто причисляет себя к одной и той же профессии, и заставить их ручаться друг за друга, то есть отвечать за каждого если возникнет такая необходимость. Ответственность, которая подразумевает отбор и иерархию [4].

Новизна «Предложения…» заключается прежде всего в том, чтобы отделить от иерархии то, что оно называет gradus, — что означает то же самое, за исключением того, что их два: один касается профессии и отвечает на требования социального организма; другой относится к акту и осмыслению самого себя, присущего психоаналитику.

Это нововведение завершает разрушение традиционной системы Обществ, начатое в «Акте основания» Парижской Фрейдовой школы. Давайте перечитаем этот текст, сравнив его, например, с текстом «Правил и доктрины Учебной комиссии» [5] — работы, как известно, того же пера, но не того же автора: в 1949 году говорит Комиссия, а в 1964-м — сам Лакан.

В «Правилах и доктрине…» Парижское психоаналитическое общество опирается на традицию, восходящую к открытиям основателей психоанализа, чтобы утвердить свои привилегии в любом деле, представляющем интерес для психоанализа. «Акт основания» осуждал отклонения и компромиссы, и признавал полноправными тех, кого я сам (Лакан) обучал.

В 1949 году запрос на анализ сразу же классифицировался как терапевтический или дидактический. Дидактический запрос, который подлежал системе предварительной авторизации, сам по себе являлся выдвижением кандидатуры. В то же время психоаналитики были разделены на два класса: адепты, прошедшие необходимое образование, и носители, которые могли передавать его через дидактический психоанализ.

Именно это исчезает в Парижской Фрейдовой школе: психоанализ становится дидактическим по воле субъекта, те, кто занимается дидактическим психоанализом, делают это по собственной воле и выбору, с оговоркой, что их анализ будет оспаривать подобную решимость. Качество дидактика — это фактическое право, которое приобретается в результате проведения одного или нескольких психоанализов, доказавших свою дидактичность. («Дополнительная заметка» к «Учредительному акту»).

Масштабы произведенного разрушения представляют довольно скромным само предложение о переходе, которое устанавливает нечто новое только в том, как оно функционирует, то есть не в тех принципах, относительно которых меня забавляет, что ускользает их скромность, которая должна бы успокоить, даже если ставка, которая тут на кону, вовсе не скромна («Выступление…»).

Действительно, скромный переход, который претендует лишь на то, чтобы немного отделить кандидата от жюри благодаря вмешательству сопровождающих переход.

Кто за пределами аналитического дискурса может понять, что посредничество здесь имеет решающее значение? Ведь сделать переход — значит быть, в качестве себя самого, не более чем хорошей историей, которая уже обжигает губы тех, кто ее слышит. Кто увидит, — спрашивает Лакан, — что мое предложение сформировано на основе модели остроумия, роли dritte Person?

Вот почему переход требует от психоаналитика верить в бессознательное, чтобы завербовать себя [6],  вплоть до того, что он сводит свое образование к образованиям бессознательного.

Чтобы разобраться в парадоксах перехода, нам нужно начать с самого начала, а именно с теории переноса.

1. Первая версия «Предложения от 9 октября 1967 года о психоаналитике школы», прочитанного Лаканом перед аналитиками (AE и AME) Парижской Фрейдовой школы, появилась в журнале Analytica, № 8, апрель 1978, с. 3-26. Она была переиздана в качестве приложения в Autres écrits, Paris, Seuil, 2001, стр. 575-591. Окончательный вариант представлен на стр. 243-259.

2. Lacan J., Выступление перед Парижской Фрейдовой школой, Autres écrits, op. cit. p. 276..

3.  Lacan J., Обращение к принимающему жюри до его голосования, 25 января 1969, Scilicet, n°2/3, переиздано под названием Обращение к Школе, Autres écrits, op. cit., стр. 293-295.

4. “Вам придется поручить определенные функции некоторым людям, чтобы добиться разумного распределения коллективной ответственности. Это практика, которую можно обсуждать в политике; она неизбежна в любой группе, которая заявляет о своей особенности в глазах социального тела. AME [analyste membre de l’École] отвечает этому требованию” (Lacan J., Adresse…, op. cit.).  

5. Этот текст был переиздан Жаком-Аленом Миллером в томе La Communauté psychanalytique en France (1). La Scission de 1953, приложение к Ornicar, n° 7, октябрь 1976, стр. 29-36.

6. Психоаналитик не хочет верить в бессознательное, чтобы завербовать себя (Lacan J., «Выступление…» op. cit., стр. 281).

 

Перевод Инги Метревели в редакции Глеба Напреенко