С 31 марта по 3 апреля, впервые онлайн, состоится Большая международная конференция AMP/WAP под названием «Женщина не существует». Предлагаем вашему вниманию перевод сообщения Кристиан Альберти, психоаналитика и директора конференции. Текст её выступления  становится отправной точкой, побуждающей нас задаться вопросом о женском и о женщине в психоанализе. Подробная информация о конференции, а также оригинальное видео с выступлением Кристиан Альберти, опубликованное 30 апреля 2021 года, здесь: https://www.grandesassisesamp2022.com/en/

Через год состоится Большая международная виртуальная Конференция Всемирной Психоаналитической Ассоциации. Она пройдёт именно тогда, когда буквально повсюду веет ветер перемен. Голоса женщин звучат один за другим, прерывая извечное молчание. Они заявляют о законном желании равенства и свободы, разоблачают факты сексистской несправедливости и насилия по отношению к женщинам. Психоанализ играет важную роль в этом большом движении.

Женщины стояли у самых истоков психоанализа. Слушая женщин, Фрейд обнаружил совершенно новую речь. В то время, когда в женщинах видели только рожениц, ему открылась речь, которая касалась их любовной и сексуальной жизни. Но Фрейд является также представителем своей эпохи и «давних традиций» — сегодня мы сказали бы, что фрейдовская концепция женственности фаллоцентрична. Действительно, Фрейд остановился на фаллосе в качестве символа кастрации для того, чтобы помыслить женственность. В бессознательном женская сущность бесповоротно отмечена нехваткой, подвержена влиянию знака «минус». Эта точка зрения зиждется на силе впечатления от детского воспоминания о воображаемом сравнении мужского и женского тел, которое заставляет думать о неком отсутствии со стороны женщины и о кастрации матери. Вследствие этого обладания, связанного с телом, мужчина будет мыслить себя целостным — в то время как другой пол будет отмечен непоправимой незавершённостью и ему всегда будет свойственна толика разочарования, протеста, ненасыщаемости. Вечное соперничество между мужчиной и женщиной — ещё одно следствие такой привязки.

Вот что шокировало многих феминисток: идеи, вышедшие из-под пера Фрейда, оказались в высшей степени невыносимыми, делающими из женщины существо обделённое, отмеченное чувством неполноценности.

Логика, состоящая в том, чтобы понимать женский Эдип исходя из его мужской версии, приводит к довольно сомнительному подходу к женственности. Сам Фрейд однажды скажет, что у такого подхода есть свои ограничения как в случае мужчины, так и в случае женщины. Сделает он это потому, что натолкнётся на загадку женственности, которую комплекс кастрации разрешить не позволяет. Лакан скажет об этом прямо: «Чтобы оценить смелость такого шага Фрейда, достаточно посмотреть на ту “награду”, которая не заставила себя долго ждать: идея о разнородном комплексе кастрации полностью провалилась»¹. Не следует ли прочитывать иным способом знаменитый отказ от женственности? Лакан выберет именно этот путь.

Первым делом Лакан формализовал фрейдовского Эдипа путём лингвистической редукции мифа с использованием Имени-Отца и отцовской метафоры. Посредством этой операции Имя отца становится на место неизвестного (x) желания матери и придаёт ему смысл. Таким образом, подчиняясь символическому Закону, субъекту удаётся нормализовать свои отношения с желанием. Вследствие эффекта метафоры субъект вовлекается в то, чтобы мыслить, наслаждаться, плодиться — согласно классическим нормам и идеалам, присущим его полу.

Это была эпоха структурализма — то самое время, когда Леви-Стросс предложил теорию, согласно которой женщина является объектом обмена между андроцентричными по самой своей сути родàми. Лакан от этой концепции дистанцируется. Он скажет, что есть нечто неприемлемое в сведении позиции женщины к «позиции объекта»², в то время как сама она полностью подчинена символическому порядку — то есть не в меньшей степени, чем мужчина. Он увидит в этом «принципиально — я бы сказал, безвыходно — конфликтный характер: символический порядок буквально подчиняет её себе, её трансцендирует»³. При порядке, отсылающем к прудоновскому «все люди»,⁴ попытка вменить женщине место (супруги, матери, дочери…) обречена на провал и не может не порождать протеста. Для определённой части женского в таком мире не находится места — и это началось далеко не вчера!

Лакан довольно рано примет во внимание этот факт и будет в оппозиции к такому психоанализу, который является гарантом «мира в доме», сводя женщину к матери, а мужчину к ребёнку. Оказалось, что у примата отца в основании нашей культуры есть изнанка, которую Лакан сформулировал как «затмение женского начала мужским идеалом»⁵.

Второй такт этой формализации приводит Лакана к тому, чтобы свести отца не к имени, а к функции. Вследствие этого шага становится возможным существование не одной, а множества различных поддерживающих конструкций. Таким образом, речь уже идёт не об Имени, а об Именах–Отца. Ещё в 1930-х годах Лакан диагностировал закат отца–всемогущего. Это означало, что нет одного Отца–с–большой–буквы, но есть множество (господствующих) означающих, способных именовать способы наслаждения, присущие каждой эпохе. Эта плюрализация отражает современные изменения, в особенности большое разнообразие в сексуальной жизни современных субъектов: каждый изобретает свой собственный способ наслаждаться и любить, претендуя на особое именование тех сценариев, что свергают Эдипа с его позиции, предлагающей единственный ответ на проблему желания.

Вся эта эдипальная символическая архитектура, сконструированная из образов и означающих, оказывается не чем иным, как фикцией. В ней раскрываются те свойства кажимости, ценность которых в общем употреблении Лакан подчёркивал. А фаллос, который отец предоставляет в качестве идеала, эмблемы символического могущества — не является ли сам фаллос лишь кажимостью, в которую облачаются как мужчины, так и женщины? Облачаются в угоду вирильности или фемининности предъявляемого облика с единственной целью хоть как-то обойтись с сексуальностью.

Таким образом, Лакан предвосхитил эпоху флюидности гендера (gender fluid), которая покончила с бинарностью «мужчина/женщина». Мужчины, женщины, различные гендеры — все они прежде всего являются существами, живущими в языке. Отцовство, а скоро и само материнство, брак — всё это не более, чем фикции. Нет никаких оснований всерьёз верить во всю эту малышерию (mômeries)⁶ означающих, — говорит нам Лакан-вольтерьянец, иронизируя, с одной стороны, по поводу всей этой языковой бутафории, с другой же — демонстрируя её утилитарную полезность в качестве кажимостей.

И ещё. Именно речи женщин, проходивших анализ, подталкивают Лакана к выводам касательно структуры и форм желания. Ему приходится принять во внимание диссонанс между двумя вещами. С одной стороны, позиции сексуации, определённые в Другом — позиции, которые подвержены всем возможным скольжениям означающих. С другой — прибавочное наслаждение, для каждого особое — такое, которому присуща значительная инерция. Иначе говоря, возникает противоречие между S₁ (главенствующим означающим), отсылающим к перспективам дискурса, коллективности, к идеалам — и объектом а, объектом наслаждения.

Впоследствии Лакан выйдет за пределы этого противоречия между S₁ и объектом а, дериватом фаллоса, и будет двигаться в направлении прибавочного наслаждения, оказывающего сопротивление сексуальному смыслу.

Лакан вводит понятие сексуация, чтобы обозначить субъективный элемент выбора, зависящего от так называемых формул сексуации. Эти формулы предоставляют ориентиры в отношении возможных способов самоопределения в вопросах пола вне стереотипов о предназначении мужчины/женщины. В Семинаре «Ещё» Лакан сформулировал этот выбор в терминах «так называемая мужская сторона» и «так называемая женская сторона»⁷. (Речь идёт о таблицах с формулами сексуации. — Прим. пер.)

«Так называемая мужская сторона» даёт субъекту, каков бы он ни был, возможность расположить себя в области действия режима кастрации — в смысле той границы, которую устанавливает функция языка. Из этого следует, что режим нехватки располагается на стороне мужчины! Соответствующий этому опыт тела — это наслаждение, ограниченное фаллическим органом, локализованное и ощущаемое вне тела. Таким образом, эта часть задаёт границы мира сексуальности, в котором мы любим и желаем другого при помощи фантазма: телом Другого мы можем наслаждаться только ментально ($◊a).

«Так называемая женская сторона» не отвечает никакому универсальному принципу, её отношения с фаллосом имеют характер случайности. Она не вся схвачена фаллическим измерением, ибо в основание того самого «не–всё» Лакан помещает наслаждение собственно женское: невыразимое наслаждение тела без формы и причины. Его называют женским (хотя это и не совсем правильно) по той причине, что женская сексуальность даёт о нём наилучшее представление: в терминах воображаемого это фрейдовский чёрный континент или океаническое чувство, в терминах логики — бесконечное и не–всё. Это образ наслаждения, «обернутого своей собственной непрерывностью»⁸, — тот образ, который, согласно «Программному докладу для Конгресса, посвящённого женской сексуальности», указывает на связь с бесконечностью. Эти эффекты безграничности можно обнаружить, например, в мистицизме или в формах самоотречения, которые выскальзывают за рамки фантазма.

«Так называемая женская сторона» не соизмеряется с общепринятыми идеалами — она происходит из уникальности и не вписывается в общий порядок ценностей. Это способ наслаждаться, который делает из каждой женщины исключение — и оттого не может быть объединяющим. Именно поэтому ни одно именование не может быть определяющим для множества «всех женщин». Эту нехватку именования Лакан записывает как S(Ⱥ).

Будучи вне языка это наслаждение не даёт никакой возможности прикрепиться к какой бы то ни было идентификации, никакой возможности себя распознать. Лакан даже скажет, что оно вызывает чувство бытия Другим по отношению к себе самому. На эту нехватку в Другом отвечает настоятельное требование слов любви как единственной возможности замещения.

Эти означающие структуры тела позволяют различать формы любви и желания — фетишистские или эротоманические — согласно тому, какой путь (путь объекта или путь любви) является для них привилегированным в качестве условия наслаждения.

Лакан совершает решительный шаг, заявляя: несмотря на то, что женщины сталкиваются с прибавочным наслаждением без посредничества, у них на него монополии нет — ведь для мужчин оно тоже не лишено значения. Мужчинам тоже присуще то, что Лакан назвал женским началом. Это заявление Лакана проясняет сам принцип того наслаждения, которое существует вне фаллического смысла: оно сообщает наслаждению его наиболее глубинный статус.

Своей фразой «Женщина не существует»⁹ Лакан предвосхитил едва ли не самый главный вопрос современного мира: женщины существуют, да ещё как! Их полно! На самом деле мужчины были этим заявлением поражены (впрочем, как и сами женщины). Самые сильные формы сопротивления — сопротивления всех цветов бреда и ярости как со стороны женщин, так и со стороны мужчин, сходятся в одном: вернуть современное стремление к женственности к андроцентричному порядку. Жак-Ален Миллер видит в этом стремлении наиболее глубокий феномен нашей цивилизации: «Великий разлом между прежним порядком и порядком новым, при котором мы присутствуем, расшифровывается, как минимум частично, как отступление вирильного порядка перед феминным протестом»10. Женское, которому Жак-Ален Миллер придаёт огромное значение, не становится новым Господином, поскольку, как мы это видим, оно само ускользает от любой попытки господства (maîtrise), от любого знания.

Можно сказать, что «желая отправить фаллос в архив истории», Лакан в каком-то смысле был предтечей сегодняшних неофеминисток, которые хотят освободиться от сексуального смысла в том его виде, который предписывается Другим. С другой стороны, несмотря на многие трансформации, который неофеминизм претерпел после 1970-х годов, раскачиваясь от политического феминизма (читай «от доминирования») до феминизма телесного («просексуального»), женское всегда настаивало на себе. Сегодня вопрос о женском становится в ряд основополагающих и далеко выходит за рамки теорий пола. Желая «освободиться от пола по предписанию», современные феминистки пришли к отрицанию самого означающего женщина.

Недавние начавшиеся попытки реформировать язык, находящиеся в сердцевине этого движения, вступают в противоречие с самим функционированием речи и языка. Очень возможно, что это усилие ни к чему не приведёт, поскольку говорить вне пола и вне тела невозможно (такой разговор, разве что, сведётся к молчанию). Предложенный Лаканом подход, опирающийся на букву вне смысла, напротив, представляется более плодотворным. Именно он открывает новые перспективы относительно феминизации.

Наряду с изнурительной охотой на кажимости, всегда находящиеся под подозрением в том, что они навязаны Другим, всё громче звучит ещё одна тенденция неофеминизма, которая в поисках наиболее убедительных онтологических оснований женственности располагает политическую борьбу непосредственно в женском теле, пытаясь поставить под контроль наслаждение. Эта тенденция борьбы за освобождение от власти мужчин — воинствующая тенденция лейсбийского радикализма. Не является ли ложное сéстринство тел, которое из этого следует, фиктивным выходом, опирающимся в конечном счёте на воображаемое тела?

Лакан предлагает ещё один подход к данной проблематике, отличный от дискурса. Источником этого радикально подрывающего традицию подхода оказывается речь пациентов — как женщин, так и мужчин, проходящих личный анализ.

Определение женственности не дает нам покоя. Бытие, которое сообщает нам речь, не слишком консистентно — даже неуловимо. В этом — причина нашей страсти к точному слову, которое высказало бы наконец подлинную сущность женственности. Не это ли толкает женщину к поискам в анализе почвы более устойчивой? Или, как сказал Лакан, о женщинах «всё может быть высказано, даже если на то нет причины»¹¹.

По ту сторону фантазматической заглушки, компенсирующей онтологическую нехватку, психоанализ даёт место опыту, который Лакан, опираясь на логику не–всего, называет «пол как таковой». Он соотносится с системой куда более фундаментальной, чем фантазм, более устойчивой, чем ценности пола, которая также сильнее чего бы то ни было: системой, в которой мы существуем в самом деле — и существуем совершенно уникальным способом. Это путь симптома, который нас в определённом смысле феминизирует.

То, что существуют женщины, а не Женщина, не значит, что их существование первично по отношению к их сути. Это значит, что оно «обходится без женской сути»¹², согласно формуле Жака-Алена Миллера. Чему в этом смысле нас учит аналитический опыт? Что можем извлечь мы по поводу женского начала из современных случаев анализа как мужчин, так и женщин? Мы могли бы придать лакановским формулам желания, мужской и женской Φ(a) и Ⱥ(φ) соответственно, их сегодняшнее значение. Именно этой смелости мы ждём от Большой международной виртуальной Конференции Всемирной Психоаналитической Ассоциации — потому что…

Женщина не существует.

Перевод с французского Александра Федчука. Редактура Дины Силкиной, Инги Метревели.

1. Lacan J., « Subversion du sujet et dialectique du désir dans l’inconscient freudien», Écrits. Paris: Seuil, 1966.
   P. 821.
2. Лакан Ж. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа» (1954/55). Пер. с фр. А. Черноглазова. М.: Издательство «Гнозис», Издательство «Логос», 1999. С. 377.
3. Там же. С. 376.
4. Там же.
5. Lacan J., «Les complexes familiaux dans la formation de l’individu. Essai d’analyse d’une fonction en psychologie», Autres écrits. Paris: Seuil, 2001. P. 84.
6. Miller J.-A., in «Le Parlement de Montpellier», journées UFORCA des 21 & 22 mai 2011, inédit.
7. Лакан Ж., Семинары. Книга XX: Ещё (1972/73). Пер. с фр. А. Черноглазова. М.: Издательство «Гнозис», Издательство «Логос», 2011. C. 95.
8. Lacan J., «Propos directifs pour un Congrès sur la sexualité féminine», Écrits, op. cit. Р. 735.
9. «Женщины… не существует» (Лакан Ж. Телевидение. Пер. с фр. А. Черноглазова. М.: ИТДК «Гнозис», Издательство «Логос», 2000. С. 64).
10. Miller J.-A., «Progrès en psychanalyse assez lents», La Cause freudienne. № 78, 201. P. 197.
11. Lacan J., «L’étourdit», Autres écrits, op. cit. P. 466.
12. Miller J.-A., «Liminaire», Ornicar? № 22-23, printemps 1981. P. 1.